Летопись обители 1787-1844 гг.


Князь Григорий Потемкин-Таврический скончался в 1791 г. Дальнейшая история перехода святогорского имения по наследству различными авторами в общих чертах представлена почти без расхождений. Так, Григорий Кулжинский по этому поводу пишет следующее: «По смерти светлейшаго князя Потемкина-Таврическаго святогорское достояние перешло по наследству племяннику его, генералу Энгельгардту; а после смерти сего последняго – сестре его, княгине Татьяне Юсуповой, бывшей в первом замужестве за Потемкиным, однофамильцем с князем Потемкиным».

В процессе исследований одним из искусствоведов в отделе рукописей Российской Национальной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина в фонде С. Н. Шубинского был найден архивный документ, дополняющий сведения, приводимые Кулжинским и другими авторами. Дело, названное «Справка об имении и имуществе, оставшемся после смерти князя Г. А. Потемкина, и проект раздела их между наследниками», датировано 1791 г. и содержит, помимо текстовой части, приложение в виде графически выполненной родословной князя. Обе части документа настолько интересны, что мы считаем нужным привести их вместе с комментарием искусствоведа полностью.

«Имения покойного светлейшего князя.

Польского до восьмидесяти тысяч душ полагается примерно, ибо считается от четырнадцати до пятнадцати дворов. Российского имения – 4827 душ. Белорусское не разочтено с князем Любомирским, а потому неизвестно. Наследники согласно просят Ее Императорское Величество из матерняго милосердия взять нижеследующие вещи, которым ниже сего значит оценка. Конно-гвардейский дом – 935.288 р. 26.1\2 коп. Дом на Выборской стороне – 21.117 р. 60 коп. Разные вещи и картины в Зимнем дворце – 169.211 р. 15 коп. Стеклянный завод – 250.000 р. Бриллианты и другие драгоценные вещи – 1174.817 р. За людей при фабриках казенных принадлежащих его светлости – 60.710 р. Все сие оценено в 2.611.183 р. 1.1\2 коп. Мнение со стороны ее сиятельства графини Браницкой от уполномоченного по равенству родства разделить в ровные части. Со стороны их превосходительств Самойлова, Высоцкого Российские имения, движимое и недвижимое, разделить по законам одним братьям. Польское разделить на три части трем сестрам покойного святейшего князя. Долги расчесть по имениям».

«Оба документа, – делает выводы автор находки, – как текстовой, так и таблица, составлены на одинаковой бумаге, которая, судя по имеющимся филиграням, может быть отнесена к концу XVIII – нач. XIX века.

Следует отметить, что в представленном списке отсутствует имение в Святогорске. Правда, анализируя текст, можно прийти к выводу, что список содержит только те объекты, которые наследники дарят Императрице Екатерине II. Всю же остальную собственность покойного Григория Потемкина документ представляет как «Польское» и «Российское» имения. Причем, согласно тексту, и первое, и второе упоминаются в единственном числе.

В данном случае вызывает некоторое удивление тот факт, что наследники не подарили Императрице святогорское имение, несмотря на то, что в свое время она высказалась в письме за возврат ей подаренной вотчины в случае отчуждения последней.

Что касается родословной таблицы, то из анализа рисунка видно, что у отца Григория Потемкина – Александра было четверо детей. Один сын, собственно сам князь Григорий Александрович, и три дочери: Марья, Пелагея и Марфа. Первая была замужем за Николаем Самойловым, вторая – за Петром Высоцким и третья, Марфа, – за Василием Энгельгардтом.

У Энгельгардтов было 6 детей. Один сын и пятеро дочерей. Сын Василий и дочери Александра, Варвара, Надежда, Екатерина и Татьяна. Александра была замужем за графом Браницким, Варвара – за князем Сергеем Голицыным, Екатерина – за графом Павлом Скавронским, а Татьяна – за Михаилом Потемкиным.

Таким образом, к моменту разделения наследства Григория Потемкина все его ближайшие родственники, как-то: сестры Марья, Пелагея и Марфа и их мужья, уже скончались, и наследство, следовательно, делилось между племянниками.

Вполне возможно, что к моменту имущественного раздела у Энгельгардтов было только двое детей: сын Василий и дочь Александра, которая была к этому времени замужем за Браницким, именно поэтому в деле упоминаются три брата и три сестры. Братья Александр Самойлов, Николай Высоцкий и Василий Энгельгардт и сестры Екатерина Самойлова, Екатерина Высоцкая и Александра Браницкая (бывшая Энгельгардт).

Исходя из этого документа следует, что, по согласию всех родственников, к женской части наследников должна была перейти только польская часть недвижимости Григория Потемкина, в то время как российская часть наследства должна была делиться между братьями. Вполне возможно, что после раздела Святогорье действительно могло отойти к Василию Васильевичу Энгельгардту».

В то время святогорское имение находилось в составе Славянского уезда Екатеринославского наместничества и включало в себя несколько населенных пунктов: села Студенок, Богородичное, Банное, Яровая, Новоселовка, Пришиб. В Атласе Екатеринославского наместничества 1795 г. по святогорскому имению приводятся следующие данные: «Дворов – 550, в них проживало 3134 крестьян». Населенные пункты занимали 600 десятин земли, пашни – 9360 десятин, лес – 10000 десятин, сенокосы – 2000 десятин. Всего в имении насчитывалось 25000 десятин земли. Кроме того, часть территории, граничившая с с. Маяки и землями помещиков Никитиных, обозначалась как спорная (2548 десятин, из которых 1500 – пашни и 622 – леса). В святогорском имении находились 2 мельницы на 6-ти и 2 на 2-х поставах, сады, виноградники.

Несомненно, что все вышеперечисленное перешло во владение наследников князя Потемкина от Святогорского монастыря. В свою очередь границы земельных угодий обители, зафиксированные в 90-х гг. XVIII века, сформировались еще в 1666 г., когда указом Царя Алексея Михайловича при участии белгородского воеводы князя Б. А. Репнина «… Святогорскому монастырю на строение, а им [монахам] на пропитание около того монастыря в ближних местех вместо прежних многих в реке Северском Донце, и в малых речках, и в забережных озерах рыбные ловли, да леса и к тому монастырю примежеваны и грани учинены…»5 Чертеж владений Святогорской обители, нарисованный преподобным архимандритом Иоилем Озерянским в 1679 г., в целом совпадает с довольно точно обозначенными на Генеральном плане Слободско-Украинской губернии 1797 г. границами святогорского имения генерала В. В. Энгельгардта. После административно-территориальной реформы Святогорье входило в состав Изюмского уезда указанной губернии.

Как свидетельствуется в ведомости Генерального плана, святогорским имением, внесенным в реестр под 126 номером, в 1797 г. владел наследник Потемкина – генерал-поручик и кавалер В. В. Энгельгардт. Имение состояло из 25000 десятин земли, в том числе пашни – 9860 десятин, лес – 10000 десятин, сенокосы – 2000 десятин, неудобной земли – 2560 десятин. Кроме того, 3200 десятинами монастырь не мог владеть полноценно вследствие посягательств на эти земли соседних землевладельцев – капитан-поручика Кателевского, надворной советницы Бухановой, надворного советника Мордванкина и поручиков Брагина и Жевержеева.

Святогорское имение Энгельгардта включало в себя 8 населенных пунктов с 4157 жителями, в основном слободскими крестьянами (2066 мужского пола и 2091 женского). В отличие от ведомостей Екатеринославского Атласа 1795 г. в состав святогорского имения 1797 г. включены село Голая Долина и хутор Нитриузский.

Получив в наследство Святогорье с окрестными селами, Энгельгардт увеличил население за счет крестьян, которые платили ему оброк.

В это время в селах Студенок и Яровая работали три мельницы на 6-ти и 3-х поставах, которые давали около 150 четвертей муки в год. Также значительную прибыль генералу приносили винокурни, находившиеся в с. Студенок.

Как свидетельствуется в Генеральном плане 1797 г., «лес растет по правую сторону реки Донца строевой и дровяной: черный дубовый, берестовый, кленовый и осиновый; по левой стороне реки: сосновый, березовый и местами по болоту – ольховый». Да лес такой, большей частью, что трудно поверить. Как свидетельствовал очевидец, жившие «недалеко от Святых Гор государственные крестьяне села Долгенького, занимаясь искони лесным промыслом, покупали такие дубы» в этих обширных лесных владениях, что из одного выстраивали «ветряную мельницу и амбарик, а из ветвей и щепы набиралось сажени три дров!» Такие ветряные мельницы крестьяне продавали «ежегодно по нескольку в Новороссию и другие степные места, и множество других древесных изделий из валежника святогорских лесов».

Со времени упразднения Святогорской обители и обращения ее храмов в приходские церкви штат служителей состоял из двух священников, одного диакона и четырех причетников, которые размещались в монастырских зданиях. К святогорскому приходу принадлежали крестьяне окрестных селений, не имевшие в то время своих собственных храмов. В пользование церковного причта было оставлено всего 33 десятины земли.

Едва ли не единственным источником церковных доходов, и в особенности приращения свечной суммы, служил древний подземный ход, по которому возносили на скалу, в церковь святителя Николая, чудотворную, явленную в пещерах, икону святителя.

Богослужение в каменном храме Успения Божией Матери совершалось по праздникам и воскресным дням, в церкви же святителя, на скале, по чрезвычайной трудности подъема, оно было очень редко. Иногда, лишь по просьбе усердствовавших, возносили туда для молебствий икону Чудотворца. Чаще всего богомольцы сами восходили на скалу, чтобы помолиться святителю в его храме. Как свидетельствовал один из управляющих святогорским имением, после упразднения монастыря «главнейшее священнодействие для богомольцев состоит в том, что от Успенской церкви происходит крестный ход с чтимою иконою угодника Божия Николая пещерами в церковь Николаевскую». Усердные богомольцы посещали в пещерах и место, на котором, по преданию, явился образ святителя. Они с верой скоблили с мелового столпа мел, унося его с собой для врачевания недугов, и святитель Николай, по вере их, не лишал их благодатного утешения.

Пещеры хотя и существовали, но находились в сильно запущенном виде, так что по возобновлении обители в 1844 г. преподобным Иоанном Затворником и другими братиями довольно было положено трудов, чтобы их очистить и привести в надлежащий вид.

Известно, например, что в 1841 г. обрушилась часть подземного хода в начале пещер. Прибывшая в Святогорский монастырь комиссия из духовенства в составе двух протоиереев и двух иереев доносила в Харьковскую Духовную консисторию: «Святогорские пещеры в одном месте обрушились, расстоянием от входа на 31 аршин, а некоторое пространство подземного хода во всю почти вышину онаго завалено землею, и кроме того обрушившегося места находятся еще выше и ниже онаго по протяжению подземного хода другие сомнительные и опасные места до такой степени, что малая починка обрушившегося и других пространств подземного хода сопряжена с опасностию для рабочих, почему становый Пристав, находя подземный ход опасным для богомольцев во время шествия их по обычаю с образами из Приходской Церкви в Николаевскую, признал необходимым к предупреждению несчастных случаев означенные входы с обеих сторон запечатать…»

Старательные богомольцы вскоре очистили пещерный ход от насыпавшейся земли, а починку обрушившегося свода решили возложить на священника приходской Успенской церкви Чиркина. Видимо, свод так и остался в неисправном состоянии и недолго еще продержался, поскольку в 1844 г. мы снова видим вход в пещеры засыпавшимся. Об этом говорил святогорский настоятель архимандрит Арсений (Митрофанов) своему другу А. Н. Муравьеву: «Мы должны были откапывать вновь это все пространство до меловаго грунта… незадолго до обновления Святых Гор засыпано было начало пещер, будто бы из опасения, чтобы не обвалились своды; но Промыслу Божию угодно было сохранить святыню и древность».

В 1826 г. Император Николай I Павлович издал указ, в котором по всем губерниям России предписывалось собирать сведения об остатках древних зданий, замков и крепостей с запрещением их разрушать. Исполняя Государево повеление, И. Я. Тихоцкий и независимо от него изюмский земский исправник составили историческое описание древней Святогорской обители, а харьковский архитектор Д. Калашников – подробный план с тремя рисунками монастырских храмов, от которого, к сожалению, сохранилась только письменная часть, приводимая ниже.

«Опись строений Святогорского монастыря, упраздненного в Харьковской Губернии Изюмского уезда, как-то:

  • А. Церковь Успения Богоматери.
  • В. Колокольня с воротами и сторожу жительство, упадшие своды и кровли по сторонам.
  • С. Дом священнику с описанием расположения комнат и двором с выездом на гору, на пашни и покосы сенные.
  • D. Другому священнику для жительства покои.
  • Е. Общая кухня.
  • F. Дьячкам жилие и общая прачечная.
  • G. Дьячку и пономарю жилие.
  • H. Ход в погреба, выделанные под землею, местами пообвалились.
  • Ходы под землею, выделанные в горе каменной со входу из кирпича, ведущие наверх к церкви Святого Николая.
  • J. Погреба для хранения съестных припасов.
  • K. Колодец с чистою водою.
  • L. Палаты или магазейны для разных вещей священнических.
  • M. Башни.
  • N. Церковь Святого Николая…
  • … Вниз по пещерам … по горе.
  • O. Часовня Святого Николая.
  • P. Огород священников.
  • Q. Небольшое кладбище.
  • R. Паром для переправы через р. Донец.
  • S. Основание мосту по реке. Сваи.
  • T. Черный двор вообще для церковных служителей.
  • U. Лес с разными тропинками.
  • V. Донец.

ВТОРОЙ ЭТАЖ

  • Гостиница для приезжих над ходами в пещеры подземные.
  • Разные прежде жилые комнаты по кровли и потолки упадшие.
  • Называемое гульбище.
  • NB (Nota Bene)! Воздух вообще в оных подземных ходах легкий и несколько влажный. Местами есть порывистые ветры сквозь щели камней, но со входу, из кирпича выделанного, воздух сырой и сильно ветер действует, вверху же галереи прохладный и тихий воздух.
  • Гора, на коей построена церковь Святого Николая, видимаго камня меловая, высота до полу деревянной галереи 13 саж., 1 арш., 2 верш. перпендикулярно.
  • …NB. Под церковью Святого Николая имеется несколько прорубленных в горе мест, некоторые совсем без освещения, темные, называемые кельями, как и под Престолом оной церкви обрублено сводообразно из камня самой горы со столбом, поддерживающим посредине, тут освещено снаружи отверстием из горы, и везде по стенам видно написание имен приезжающих и приходящих в разные годы».

Во все время упразднения обители до самого ее возрождения в 1844 г. в ближайших к ней лесных дебрях жили неведомые миру пещерножители, продолжавшие нести на Святых Горах иноческие подвиги. В библиотеке Святогорской обители хранится печатная Триодь XVIII века с дарственной надписью одного из подобных пустынников: «Книга, глаголемая Триодион, подана в Николаевскую церковь пустынножителем в горе труждающимся Дмитрием Игнатовым сыном Ткаченковым, а подписана той же церкви священником Иоанном Федоровым 1827 года Апреля 28 дня».

Подобно древним инокам, эти пустынники копали себе для жилья пещеры, землянки и в безмолвном лесном уединении постом и молитвой служили Господу, а в праздники, для соединения с Богом в Таинстве Причащения, являлись в приходскую Успенскую церковь бывшего Святогорского монастыря. Многие из этих рабов Божиих достигли высокого духовного преуспеяния, о некоторых из них повествует Жизнеописание духовника Святогорской пустыни иеромонаха Иоанникия (Аверкиева):

«По рукоположении во диакона отец Иоанникий начал особенно прилежать службе церковной, продолжал келейно подвизаться в посте и молитве. Много книг духовных собрал он в свою келью, прочитывал их неленостно, пополнял прочитанным свои познания и руководствовался в жизни. Любил он в свободное от служения время уходить в лес и там уединяться и беседовать с Богом сосредоточенной молитвой Иисусовой, которая все более и более сроднялась с его душой. В одну из этих прогулок зашел он в чащу леса и, пленившись пустынным уединением, присел на мох у корня большой столетней сосны. Чуть коснулась рука его до мха у корня сосны, как почувствовал он теплоту, как-бы исходившую из печи. Это его удивило, он стал тщательно осматривать место и заметил, что мох был искусно наложен и закрывал собой устье пещеры, где дымилась небольшая печь, стоял аналой с Псалтырью, и теплилась лампада пред святой иконой. Хозяина пещерного помещения этого не было дома, и это дало возможность Иоанникию тщательно осмотреть его келью. Кроме небольшого количества сухарей и сухих плодов да корчаги с водой ничего более съестного не нашел он в ней, что указывало на строгую постническую жизнь пустынножителя. Давно уже ходили слухи в Святогорской пустыни, что в ближайших к ней лесных дебрях живут неведомые миру пустынножители, поселившиеся здесь еще до восстановления монастыря. Это очень озабочивало настоятеля, отца Арсения, который опасался, чтобы эти неведомые миру люди не сочтены были светским начальством за бродяг беспаспортных и тем самым не навлекли неприятностей и взысканий новооткрытому монастырю. Два подобных пустынножителя были им отысканы и удалены мирным образом в более безопасные для монастыря места: это были дряхлые старцы, вскоре затем скончавшие свое жизненное течение в одном из соседних сел. С удалением их отец Арсений несколько успокоился и оставил дальнейшие поиски свои касательно пустынножителей, но между братией святогорской говорили, что и еще есть пустынножители в окрестном лесу, ибо видели иногда за службой церковной исхудалых и почерневших лицом людей, в одежде простонародной, которые удалялись сношений с братией и по выходе из церкви спешно уходили из монастыря по направлению к ближайшему хутору. Отец Иоанникий убедился, что эта пещерная келья принадлежала именно одному из этих пустынножителей и решился подождать его прихода; действительно, вскоре подошел к пещере высокий ростом и очень сухой телом средних лет человек, в белой длинной простонародной свитке, несший вязанку дров за плечами, за которыми, по-видимому, ходил в лес. Немало смутившись присутствием гостя, глубоко вздохнул он и сказал: «Видно, воля Божия и мне удалиться из этого места. Я знаю тебя, ты – отец Иоанникий, раб Божий, пожалуй, и не скажешь обо мне твоему настоятелю, но я не хочу вводить и тебя в ответ пред ним, поэтому завтра же удалюсь отсюда в другое место». Затем, пригласив Иоанникия сесть и предложив ему покушать вареных сухих груш, пустынник рассказал ему, что он беглый солдат, именем Леонтий, что около двадцати лет уже пустынножительствует в этой местности, нашел здесь старца, тоже пустынножителя, который научил его посту, молитве и псалмопению и, умирая, оставил ему в наследство эту пещеру. Иоанникию очень понравился этот пустынножитель, и он, по простодушию не подозревая греха в укрытии беглых, стал уговаривать его остаться у них в монастыре и явиться с ним к настоятелю, который, быть может, и примет его в число своей братии. Но пустынник печально покачал головой и сказал: «Я беглый солдат, не имею никакого письменного вида, а без него настоятель твой принять меня не может, излишне будет поэтому его о невозможном просить. Спасибо тебе, отец, за твою любовь, за которую да воздаст тебе Господь возмездием небесным. Теперь же, окажи еще любовь и до завтрашнего дня не говори никому в монастыре, что нашел мою пещеру и меня здесь видел, пока я не переберусь в другое, более далекое от монастыря, место. Да кланяйся духовнику отцу Епифанию и скажи, что Леонтий по воле Божией уходит отсюда подалее от приисков человеческих». Расставшись с пустынником, отец Иоанникий исполнил его просьбу и ничего не сказал братии о том, что его видел. Дня через два пошел он опять в лес к найденной пещере пустынника, думая застать его еще там, но пещера была завалена землей и не осталось никаких следов, что тут жили некогда люди. Когда Иоанникий рассказал духовнику отцу Епифанию о встрече своей с пустынножителем, тот сожалел о нем и говорил, что давно его знает и состоит его духовником и отозвался о нем, как об истинном рабе Божием и подвижнике высокого духовного устроения. Несколько лет спустя после этого события, пришел к отцу Иоанникию в келью один крестьянин из соседнего села, принес ему несколько фунтов воску и сказал, что Леонтий приказал долго жить, велел известить его о своей смерти и отдать этот воск ему на помин его души. Пустынник приютился в лесу на пасеке у этого крестьянина, был у него пасечником, проводил жизнь строгоподвижническую и скончался после непродолжительной болезни, напутствованный Святыми Тайнами местным священником».

Прошло значительное время после упразднения Святогорской обители, много перемен произошло в церковном положении Слободской Украины. В 1799 г. образовалась самостоятельная Слободско-Украинская епархия с кафедрой в г. Харькове. По день восстановления Святогорской обители на Слободско-Украинской кафедре преемственно сменились 8 архиереев: Христофор Сулима (1799 – 1813), Аполлос Терешкевич (1813 –1817), Павел Сабатовский (1817 – 1826), Виталий Борисов-Жигачев (1826 – 1832), Иннокентий Александров (1832 –1835), Мелетий Леонтович (1835 – 1840), Смарагд Крыжановский (1840 – 1842) и Иннокентий Борисов (1842 – 1848). Вероятно, каждый из них, объезжая епархию, осматривал и святогорские храмы. К сожалению, мы не имеем решительно никаких документов о посещении Святогорья первыми четырьмя из вышеупомянутых архиереев и об отношении их к судьбе закрытой обители. Неравнодушным к ней оказался епископ Харьковский Иннокентий Александров, который первый заговорил о возможности возрождения древнего монастыря.

В 1834 г. монахи упраздненного в результате русско-турецкой войны общежительного Покровского монастыря Запорожской Сечи Мефодий Петренко и Тарасий Саморченко, проезжая через г. Харьков, зашли принять благословение у Преосвященного епископа Харьковского Иннокентия. Последний, выслушав повествование об их странствовании, выразил свое желание на причисление всей оставшейся братии Покровского монастыря (в числе 3 иеромонахов и 10 монахов) к вверенной ему пастве в упраздненный Святогорский Успенский монастырь. Обрадовавшись предложению Харьковского архипастыря, запорожские иноки поехали в Петербург, где входили в Святейший Синод с прошением о восстановлении Святогорской обители с учреждением в ней общежития.

Во время своего пребывания в Петербурге они познакомились с боголюбивою Т. Б. Потемкиной, которую также просили содействовать в их деле. Знаменитый путешественник А. Н. Муравьев в своих воспоминаниях о Святых Горах записал рассказ Татьяны Борисовны об этом времени: «Радушная хозяйка сидела на террасе и пригласила нас воспользоваться остатком летнего вечера на свежем воздухе. Самая теплая итальянская ночь, чтобы не сказать украинская, обвевала нас в роскошной вилле. Видя пред собою чудную обитель, только-что возникшую из запустения, и ту, которая оживила своим благочестивым усердием сию грустную дотоле пустынь, я хотел услышать из собственных ея уст – как пришла ей первая мысль обновить Святыя Горы? – Так подслушал я однажды и поэтический рассказ старицы Бородинской о начале ея мирной обители на поле ратном. Драгоценны такия предания свыше всякой летописи, потому что они умирают обыкновенно с теми смиренными лицами, которыя сами почитают себя и свои деяния столь ничтожными, что зарывают их своим молчанием вместе с собою в тихую свою могилу: цвет и плоды видны, но корень глубоко зарастает в землю. – Я спросил: «Каким образом узнала она о существовании и запустении Святых Гор?». «Вы, конечно, знали, – отвечала она, – двух запорожских монахов, Исаию и Мефодия, которые лет осьмнадцать тому назад приходили в Петербург испрашивать себе где-либо место для постояннаго жительства. Покойная графиня Орлова прислала их ко мне. Один из них, именно иеродиакон Исаия, первый начал мне рассказывать о Святых Горах, выхваляя красоту места и умоляя восстановить запустевшую обитель, дабы все Запорожские монахи, пришедшие с ним из-за Дуная во время турецкой войны, могли там поселиться. Ко мне же, собственно, обратился потому, что слышал о моем близком родстве с генералом Энгельгардтом, которому тогда принадлежало это имение по наследству от дяди его, князя Потемкина. Но, хотя немедленно написали к нему, убеждая восстановить обитель, упраздненную князем, он, однако, решительно отказал. После его кончины имение Святогорское должно было разделиться на четыре части, между его сестрами, в числе коих была моя свекровь; но мы упросили княгиню Юсупову скупить себе все четыре участка, чтобы не разделилось такое прекрасное наследство, потому что у нас всегда была надежда когда-нибудь обновить пустынь. Княгиня отчасти исполнила наше желание, но колебалась возстановить обитель до последняго года своей жизни».

Святейший Синод указом от 15 апреля 1836 г. предписал местному епархиальному начальству «войти в рассмотрение… можно ли и на каких именно основаниях восстановить там обитель иноков».

Вследствие сего, после произведенного расследования, сменивший епископа Иннокентия святитель Мелетий уже в июне доносил Святейшему Синоду, что восстановить в означенном упраздненном Святогорском монастыре обитель иноков и поместить в ней монашествующих бывшего Покровского монастыря Запорожской Сечи признается возможным при условии, если крестьян княгини Т. В. Юсуповой, состоящих в приходе бывшей монастырской Успенской церкви, причислить к другим ближайшим приходам, а имеющуюся при церкви землю предоставить в пользу монастыря. Однако крестьяне без дозволения помещицы своего согласия дать не решились, а сама княгиня, несмотря на то, что управляющий ее имением надворный советник Генрих Глиндеман готов был содействовать благому делу, восстановить обитель отказалась.

На донесение Преосвященного Харьковского 12 мая 1837 г. последовал из Святейшего Правительствующего Синода указ, коим предписано: «Дело сие оставить без дальнейшего производства» единственно по причине нежелания княгини Юсуповой на пожертвование в пользу монастыря необходимой земли. Запорожским монахам Святейший Синод предложил остаться в Киево-Печерской Лавре или следовать в Кишинев для помещения в одном из монастырей Молдавской епархии.

Есть также предание, что при святителе Мелетии некоторые из иноков Рыхловского монастыря Черниговской епархии, среди которых был и соименный святителю иеромонах Мелетий, возвращаясь с богомолья на Восток, ходатайствовали о восстановлении иноческого жития на Святых Горах.

«Есть основание думать, –  писал Григорий Кулжинский, – что святитель Мелетий вполне сочувствовал этой мысли; можно даже сказать, что возстановление Святогорской и других упраздненных обителей его епархии было его заветным желанием. Истинный подвижник веры и благочестия, святой Мелетий, нетленныя мощи котораго почивают в Харьковском Покровском монастыре, совершал обыкновенно Литургию с особенным благоговением… «Когда Высокопреосвященный Мелетий служил Литургию, – замечает высокопочтенный архимандрит Афанасий, – то приходили в церковь одержимые разными духами и, видя его, воплем говорили, между прочим: «И ты, святый, святый, да богомольный, затеваешь уничтоженные монастыри открывать…» Таким образом, сам враг спасения христиан свидетельствовал всенародно о задушевном желании святого Мелетия открывать упраздненные монастыри его епархии, и, разумеется, самый главный – Святогорский. В рукописи покойнаго ключаря Харьковскаго кафедральнаго собора протоиерея Григория Гнедича, озаглавленной так: «Очерки о Преосвященном Архиепископе Мелетии Леонтовиче»… на странице 22-й вот что говорится о посещении в 1839 г. сиротствовавшей Святогорской пустыни святителем Мелетием:

«1839 г. мая 12 или 18 (трудно разобрать) Преосвященный архиепископ Мелетий посетил еще не открытый Святогорский монастырь… Преосвященный Мелетий, сошедши с парома (что на реке Северный Донец, у самаго монастыря), чрез Святые ворота Святогорскаго монастыря пешешествовал к первой Успенской церкви при колокольном звоне, где архимандрит Адриан с братиею в паперте церковной встретил со крестом и святою водою; обревизовал как должно опись церковную и приходо-расходныя книги; на Престоле св. антиминс велел переменить, а из ризницы архиерейской новый получить; по осмотре препроводили Его Преосвященство в приуготовленне для него келии; здесь он пригласил архимандрита Адриана и кафедральнаго ключаря подкрепиться пищею. После обеда, получив благословение, вышли кийждо восвояси. Преподобный Мелетий, несколько передохнув, приказал келейнику Василию позвать архимандрита и ключаря.. Он им сказал о завтрашнем служении и проч.»

Далее упоминается в означенной рукописи о всенощном бдении и Литургии, на другой день совершенной святителем Мелетием. Это богослужение совершено Божиим служителем за несколько месяцев пред своею блаженною кончиною. По удивительной случайности архиерейский хор запел в свое время концерт: «Кто взыдет на гору Господню или кто станет на месте святем Его?» Последующия слова текста были многознаменательныя и даже пророческия для Святых Гор… Кто ни домогался быть всельниками здесь, никому не удалось это желание. Святой Мелетий, посещая на закате своей жизни Святогорскую обитель, устами святой Церкви вещал, что «взыдет на эту гору Господню и станет на месте святем Его неповинен руками и чист сердцем, иже не прият всуе душу Свою и не клятся лестию искреннему своему, иже не ульсти языком своим на ближняго своего». Завет Святителя всегдашним всельникам Святых Гор изумителен, ежели мы вспомним, что пред упразднением Святогорской обители там были разныя настроения… Того же дня, продолжаем говорить словами протоиерея Гнедича, преподобный Мелетий… соизволил, с помощью архимандрита и ключаря, взойти ко второй небольшой Николаевской церкви на центральном среднем остроконечном конусе скалистой горы… Вышедши из Николаевской церкви, к восточной стороне, посмотрел… и, обратившись к полуденной стороне, увидел в густой роще или бору поляну. Перекрестясь, сказал он: «О, архимандрит! Во славу Божию приймите на себя труд устроить и третью вновь церковь; я предвижу, что для Святогорскаго монастыря всех церквей откроются гораздо большия выгоды на украшение оных, и для сего предмета из консистории выдана будет просительная книга, а собравши от доброхотных дателей сумму, от архитектора получивши план и фасад, возможность укажет отослать благонадежнаго и честнаго мастера каменной работы, и с помощью Божиею на сем месте созиждется новая третья церковь!» Архимандрит Адриан, разумеется, не понял, что угодник Божий вещал будущность Святогорью и отвечал святителю: «Ежели Богу будет угодно, то постараюсь содействовать». Святитель Мелетий продолжал: «А для сокращения путешествующим дороги просечь в бору, по прямой линии оную от новоустроившейся церкви для проспекта на десять верст по эту сторону Донца, к полуденной стороне. Дабы во время весенняго разлива, за переезд на паром не издерживали излишних денег и опасности не было бы, а от селения Студенка к противуположной в оном церкви, свободно и без всякаго затруднения, в короткое время, путешествующие богомольцы могли для моления в монастыре иметь отдохновение». Подобно провозвестию Андрея Первозваннаго на горах Киевских, святитель Мелетий провозвестил на Святых Горах Донецких возстановление обители. Сколько высказано заботливости о святогорских богомольцах и какой ясный намек, что их будет много? Воистину так и сбылось впоследствии. Через три года, три месяца и три дня после этого посещения упраздненной обители посетил ее 21 августа 1842 года епископ Иннокентий Борисов, сменивший собою и преемника святителя Мелетия. Приводимое ниже слово Преосвященнаго Иннокентия, сказанное тогда в святогорской церкви, проливает свет и на минувшее значение этой обители, и на состояние ее в ту пору, и на то неравнодушное отношение епископа Иннокентия к ее горькой судьбе. Вот извлечение из этого замечательнаго слова:

«Не без глубокой горести совершили бы мы ныне служение в сем храме; не без смущения и, может быть, не без слез начали бы настоящую беседу свою с вами, братие мои, если бы нам довелось священнодействовать и беседовать в сем храме не теперь, а в прежнее время. Ибо, что видим мы здесь вокруг себя? Видим большею частию одне развалины, свидетельствующия о благочестии времен древних, и об охлаждении в вере времен новых. Место, рукою Самого Творца и видимо выстановленное на удивление всем зрящим, которое посему из всех подобных мест в краю нашем одно удостоилось носить в устах народа название Святаго, – обитель благочестия, упредившая бытием своим едва не все прочия обители отечественныя, со всею верностию отразившая в себе великотруженический образ жизни святых отшельников Киево-Печерских и перестоявшая все ужасы времен Батыя и Тамерлана, – храм, куда целый юг древней России стекался славить Имя Божие и в час счастия и в годину искушений, в коем, идя на брань, проливали мольбы за отечество и брали благословение благоверные Князья Российские, и где, по окончании брани, находили для себя первое и ближайшее успокоение, – пещеры, бывшия свидетелями подвигов самоотвержения самаго высокаго, увлаженныя слезами святых тружеников и, без сомнения, кровию многих мучеников, – все сие оставленное без внимания, преданное запустению, отданное на попрание безсловесных!.. И в какое время? Когда страна наша давно ограждена миром и благоденствием: когда домы наши непрестанно разширяются и едва не спорят в высоте с горами; когда отыскиваются, поддерживаются и хранятся с всеусердием, как святыня, всякаго рода памятники древности! При таком положении святаго места, среди сих развалин и запустения духовному пастырю страны, пришедшему для посвящения сих Святых Гор, явно приличествовало бы не тихое и спокойное собеседование Иакова или Петра, а горький плач Иеремиев и громкое рыдание Иезекиилево…»

На Святогорье царствовало полное запустение. Владельцы имения мало интересовались этим местом, а потому смотрение за ним было ими поручено управляющим. Последние из-за отсутствия в имении какой-либо господской усадьбы, совсем и не нужнной для редко посещавших Святогорье хозяев, разместили свою резиденцию в бывших настоятельских покоях. По свидетельству одного из посещавших Святые Горы в 1816 г., Ивана Вернета, даже и это здание в то время не отличалось крепостью: «Я обедал у господина управителя в гостиной прежних игуменов. Весь дом, уже не служащий той цели, для которой был построен, представляет поразительную противоположность его прежнего состояния с нынешним; но пещера, как памятник, в том же виде переживет еще многих помещиков и управителей!»

Оставшиеся без поддержки монастырские здания приходили в ветхость и разрушались; в них обитали частью приходские священники святогорских храмов со своими причтами, в остальных останавливались многочисленные богомольцы, которые и после закрытия обители не переставали посещать Святые Горы. Чудотворный образ святителя Николая и уважение к святой древности влекли тысячи богомольцев в Святогорье. Дальние обитатели Дона и пределов Кавказских, линейные казаки часто являлись в Святые Горы для поклонения чтимого ими образа Святителя. Особенным многолюдством отличался храмовый праздник бывшей обители – день Успения Богоматери. В этот день также с давних времен собиралась на противоположном Святым Горам берегу Донца довольно обширная ярмарка. О ней писал в своих воспоминаниях А. Ф. Ковалевский: «Среди столетних исполинских дубов, на песчаных берегах реки разбивались палатки торгующих, развешивались их товары, и торговля шла очень оживленно, доставляя им немалую выгоду, вследствие чего и славна была в окрестности Святогорская ярмарка. В этот день шум и говор людские сменяли обычную тишину пустыни, сетовавшей о своем запустении, о бывшей своей духовной красоте. С грустью взирали посещавшие ее богомольцы на обветшавшие ее храмы, вспоминая прежнее благоустройство бывшего тут монастыря, предания о котором передавались с прикрасами народной фантазии, обвыкшей прославлять древние свои святилища. Народ толковал, что скала со своим храмом сама вышла из земли, что храм ее построен не человеческими руками, а самим Богом, и говор о святогорской богосозданной будто бы церкви далеко разносился в окрестности, привлекая благочестивых простолюдинов. И теперь еще многие придерживаются этих преданий старины, передавая народные об этом сказания, в изобилии распространенныя в селах и весях Украины. Благоговение народное к Святым Горам как бы требовало возвращения им древнего их назначения, как бы вопияло против грустного их запустения».